Личное письмо переводчика читателям

(По переводу текстов Калачакры – письмо от переводчика)

Хочу поделиться с вами своими размышлениями о переводе. Ведь мы, переводчик и читатели-практикующие, оказываемся и находимся с вами в одной лодке. Так что мои размышления и подходы имеют к вам прямое отношение, хотим мы этого с вами или не хотим.

° Я думаю, что в идеале переводить надо полностью весь текст (без исключений) на родной язык. Я думаю это, исходя из позиции самого Пробужденного – Мудреца Шакья, заповедовавшего это своим ученикам, и исходя из опыта тибетцев, представляющих для меня в моей деятельности перевода непревзойденный пример. Вы знаете, они перевели все: не только такие слова, как клеша, аварана, сангха, санскара, бодхисаттва, бодхичитта, скандха, т.д., но даже слово Будда – перевели! а не заимствовали. По-тибетски Будда – сангьей. Они перевели, а не заимствовали и имена буддийских персонажей: начиная от имен бодхисаттв (Акшобхья, Манджушри, т.п.), включая всех божеств Ваджраяны, и вплоть до личных имен индийских буддийских Учителей и ученых.

° Как я пытаюсь переводить полностью весь текст? Принципиальные проблемы возникают при переводе терминологии, это понятно. Здесь мы имеем дело с наиболее остро и ярко воплощенной проблемой освоения буддизма в рамках своей культуры. В общем эта проблема распространяется на соотнесение культурых парадигм и охватывает следующие проблемы: какие модели поведения, этикета, социального устройства должны мы перенимать из буддийской тибетской культуры, а какие нет? Как нам подходить к философским концепциям – учитывать ли существующие или существовавшие на Западе параллельные или дополнительные концепции? – и т.д. Конкретно же для терминологии я понимаю проблему следующим образом: мы переносим из другой культуры драгоценные образцы, как пересаживают образцы растений, и в нашей почве эти образцы приживаются, вырастают, приспосабливаясь к местным условиям, в результате чего возникают новые варианты тех же самых видов (то есть ель сохраняет принципиальные качества ели, яблоня – яблони и т.п.). В данном случае метод введения в язык заимствований вместо перевода (например – бодхичитта, Бодхисаттва, клеши, скандхи и т.д.) я понимаю как аналогию выращивания привезенных образцов растений в застекленных от местного окружения теплицах. Конечно, в теплицах растения тоже вырастают и сохраняют все свои качества, однако они остаются принципиально отделенными от среды чужаками – экзотическими растениями. Может быть, с некоторыми растениями и невозможно поступить иначе – и мы, возможно, с терминологией не сможем поступить иначе в некоторых исключительных случаях: так трудно придумать перевод для слова ваджра по причине экзотического историко-этнографического комплекса значений этого слова (хотя тибетцы перевели: дорчже, то есть превосходный камень, отразив в переводе одну сторону комплекса значений: крепость и драгоценность, правда, здесь пропадает историческое значение ваджра как пучка молний – оружия Индры), но даже и здесь можно пробовать: например, сполох (образ молнии, с приведением к мужскому роду, что принципиально для этого термина). В подавляющем же большинстве случаев мы можем выращивать новые образцы, воплощающие в себе существенные характерные признаки иноземных образцов и начинающие выражать также местные особенности, соответствующие среде.

Конечно, то, о чем я говорю, неминуемо требует творчества – и в данном случае бояться творчества значит не решать проблемы отыскания наиболее пригодной местной почвы для пересадки и метода самого пересадки, но или сохранять образец в теплице или втыкать в любую почву, хоть в гравий: авось приживется, не веря в разнообразие местных возможностей. При этом, когда я говорю о творчестве, я не подразумеваю подмену переносимого образца на другой, какой-нибудь местный вид, на который мы просто навесим необходимую бирку: «гималайский кедр» и т.п. Итак, я предпринимаю усилия для того, чтобы наилучшим возможным для меня образом осознать, что я переношу – пересаживаю на свою русскую почву, для этого требуется изучение термина в его родном языке – в сочетаниях, контекстах, в его истории, этимологии, по возможности, а затем я подыскиваю русскую почву и опять-таки беру словари, но теперь все русские. Некоторые пересаживаемые образцы в плане метода пересадки могут нуждаться в подпорках – иначе корни их расшатаются и они не приживутся, так же и с терминами: некоторые внове вводимые русские термины нуждаются в сопровождении первоначальной интерпретации, отграждения их востребованных в данном случае значений (может быть, что это даже и устаревшие их значения) от тех, что в данном случае не в активе, ведь многие слова обладают рядом значений и подтекстов.

Думаю, мы можем и создавать новые для русского языка слова, пусть читатели замечают, что это особый язык – буддийский. С моей точки зрения, это не криминально, это нормально. В санскрите и тибетском тоже возникли некоторые слова, принадлежащие исключительно буддийской лексике и отсутствующие в обыденном языке. Пусть читатели замечают, что это буддийский язык, но пусть этот язык будет понятным на корневом уровне - будет русским.

Маргарита Кожевникова


вернуться назад